Выйти замуж за любимого человека что может быть лучше? Но если у него другой цвет кожи, другое вероисповедание и другая национальность, не слишком ли это большое испытание для любви?
Мои родители никогда не были расистами. Наоборот, будучи пламенными и романтичными комсомольцами семидесятых, они считали, что надо дружить со всеми и любить, независимо от цвета кожи. Однако на деле принять в семью другого человека им оказалось совсем непросто. Выяснилось это в тот день, когда я, их двадцатилетняя дочь, объявила, что выхожу замуж за араба.
Дружба народов, воплощенная на практике.
Началось все с того, что я поступила в Институт имени Патриса Лумумбы. Естественно, вскоре у меня появилась куча друзей и приятелей с кожей самых разных оттенков. Мои демократически настроенные родители относились к этому спокойно, и наш дом был открыт для моих приятелейафриканцев, бразильцев, арабов...
Я поддерживала со всеми дружеские отношения, а если и заводила романы, то с арабами. Мне очень нравились они внешне: темноволосые, яркие, кареглазые, с мягким и ласкающим взглядом. Насколько я понимаю, именно этот нежный взгляд, прожигающий до глубины сердца, и привлекает тысячи одиноких туристок, ежегодно отправляющихся на поиски приключений в Египет, Тунис, ОАЭ. А неизбежно следующие после этого события (расставания с непременными заверениями в вечной любви) только укрепляют за ними славу любвеобильных романтиков.
Мама к моей дружбе с иностранцами относилась нейтрально, однако ей и в голову не приходило рассматривать моих друзей в качестве потенциальных зятьев. Мне до поры до времени тоже. Пока не появился Мохаммед.
Молчаливый и скромный тезка пророка.
Появился он как все приехал в общагу на очередное сборище к кому-то из друзей-арабов. Мохаммед на русском к моменту нашего знакомства говорил неплохо, учился в университете, причем, если некоторые его соотечественники рассматривали обучение в московском вузе как возможность жить в другой стране и заниматься при этом далекими
от учебы вещами, то Мохаммед действительно приехал учиться. Как он впоследствии рассказывал мне. Он испытывал глубокое уважение и благодарность к нашей стране, которая поддерживала арабские страны в тяжелые для них времена.
И, кроме того, говорил мне этот хитрец, подмигивая, я всегда знал, что в России самые красивые девушки.
Однако, будучи человеком ответственным и серьезным, он приехал в Россию отнюдь не из-за девушек, а за тем, чтобы получить образование и занять у себя на родине спокойную хлебную должность, которая обеспечит ему и его будущей семье безбедную жизнь.
Молчаливый, скромный, он все время был где-то на заднем фоне, ухаживать за дамами не пытался, в шумные споры не встревал и, когда его о чем-то спрашивали, немногосложно отвечал, словно стесняясь своего не очень правильного русского языка. Поэтому поначалу я не обращала на него внимания.
Потом случилось так, что я попала в больницу. И те, кого я считала своими поклонниками и друзьями, про меня забыли. А Мохаммед, которого я никогда не замечала, навещал.
Говорить нам было особо не о чем, поэтому он приходил ко мне в палату и молча сидел рядом. Видя, что проявлений внимания от своего кавалера не дождусь, я взяла инициативу в свои руки и стала говорить сама о себе, о своих родителях, о том, что я люблю.
За месяц пребывания в больнице Мохаммед незаметно вдруг стал весьма значимой фигурой в моей жизни. Он знал обо мне многое из того, что до него я рассказывала только близким друзьям. Сам он говорил немного, зато внимательно слушал, и я чувствовала, что мои слова находят отклик в его душе.
Из больницы я вышла не только выздоровевшей, но и влюбленной, сама того не осознавая. В день выписки меня забирали родители, но Мохаммед тоже приехал и подарил мне букет цветов.
Мама, папа, это Мохаммед., сказала я, впервые в жизни испытывая мучительную неловкость.
Очень приятно, хором сказали родители, привыкшие к экзотическим именам моих друзей.
Мне тоже очень приятно, тщательно выговаривая слова, ответил Мохаммед, знакомый с нашим этикетом. И мы все вместе поехали к нам домой, где меня ожидал праздничный обед. Обед прошел довольно мирно, папа с Мохаммедом беседовали о международном положении, и только мама, заподозрившая что-то не то, вызвала меня на кухню и спросила шепотом:
У тебя с ним что-то есть?
Ну что ты, мама! сказала я и покраснела.
Однако вскоре мама поняла, что ее беспокойство не напрасно: к нам в дом пришел тщательно выбритый, причесанный Мохаммед в великолепно выглаженной рубашке (одинокая жизнь в чужой стране многому учит, в том числе и арабских мужчин), пахнущий сладковатым, пряным одеколоном (впоследствии мне так и не удалось отучить его от любви к остро-сладким запахам, а точнее, наоборот, ему удаюсь научить меня с ними мириться). Он держал пакет, в котором лежала бутылка дорогущего шампанского (вместе выбирали в магазине, причем я уговаривала купить что-нибудь попроще, но Мохаммед даже слушать не стал) и большая коробка каких-то приторных арабских сладостей. В другой руке огромный букет роз. Тщательно подбирая слова и волнуясь, Мохаммед сообщит моим родителям, что он "был бы счастлив" стать мужем их дочери. Дочь, то есть я, сияла как медный пятак, потому что была глупа и молода и считала, что это заявление, прозвучавшее из уст самого лучшего на свете человека, непременно будет встречено бурным восторгом.
"Мы, конечно, рады, но все это так неожиданно!"
Обморока не последовало, родители быстро пришли в себя, и папа нашел в себе силы промямлить что-то на тему того, что они рады и обязательно подумают. Мама же, очнувшись, язвительно спросила, обращаясь ко мне:
А ты что по этому поводу думаешь? Или тебя не спросили?
Намек был понят. К тому моменту я, наконец, осознала, что "нам тут не рады", пришла в небольшую ярость, поэтому ответила маме немного дерзко:
Представь себе, спросили!
Мохаммед наших пикировок не заметил. Он продолжат торжественно улыбаться и смотреть на моих родителей в ожидании высочайшего благословения. Папа откашлялся и начат:
Все это так неожиданно. Мы были не готовы... А где вы собираетесь жить?
Мохаммед с готовностью объяснил, что он бы был, конечно, рад, если бы я согласилась поехать к нему, но я категорически хочу остаться на родине, поэтому мы пока будем жить здесь. Он надеется, что после того, как я побываю в его прекрасной стране, полюблю ее всем сердцем, и она станет для меня родной и близкой.
Я поторопилась вмешаться:
Жить мы будем здесь. У Мохаммеда комната в общежитии.
Родители молча переглянулись. Комната в общежитии после трехкомнатной квартиры в сталинском доме, в центре! Больше в тот вечер о предполагающемся замужестве мы почти не говорили, ели вкусный торт и пили шампанское.
Все вокруг готовы помочь мне советом.
Первая фраза, которую я слышала от тех, кто узнавал о моем будущем замужестве, была: "Ты, наверное, с ума сошла! Выйти замуж за араба!"
Каких только глупостей я не наслушалась в этот период! Что он меня оденет в паранджу и заставит сидеть дома. Что заставит молиться с утра до вечера. Что. если он захочет меня бросить, ему достаточно будет трижды сказать мне, что я ему не жена, и я должна буду уйти как есть, в том, что на мне надето...
Девушки, попавшие в мою ситуацию! Хочу порекомендовать вам: не слушайте тex, кто сам не знает того, о чем говорит! Ищите информацию не у "советчиков", а в других местах!..
Друзья и подруги предупреждали меня, что в мусульманских странах ребенок считается "собственностью" мужа и, если муж и жена живут в мусульманской стране, а потом разводятся, ребенок остается с отцом. Кроме того, мне говорили, что родня Мохаммеда вполне может не разделять его любви ко мне. Поэтому мне все советовали:
Ни в коем случае не уезжай на родину мужа. Там ты действительно будешь никем. Если есть возможность, постарайся остаться в России.
Но я и без советчиков не хотела уезжать, ведь здесь было все мое: язык, народ, наконец, будущая работа. Однако никаких преград для нашего брака я не видела. Для меня, в отличие от окружающих, Мохаммед был не арабом в понимании многих, представителем дикой и нецивилизованной нации женоненавистников, а любимым человеком. Никаких проблем, связанных с его национальностью и религией, я не видела. Это был умный, мудрый, любящий меня мужчина, всегда готовый на компромиссы.
В нем не было фанатизма да, он молился пять раз в день, но я знала, что для него это важный ритуал, привитый еще в детстве, и воспринимала абсолютно спокойно. Ведь это ни в коей мере не ущемляло моих интересов! Ко мне Мохаммед относился с восторженным поклонением, поэтому никаких глупостей вроде того, что "женщина недочеловек", он себе не позволял. Наоборот, многие русские мужчины могли бы у него поучиться вниманию, доброте, ответственности, трезвости, наконец!
В исламе мужчина берет в жены женщину и принимает на себя всю заботу о ней. Мусульманские замужние женщины обычно не работают, поэтому мужчины с детства воспитываются в понимании своей будущей ответственности, знают, что они должны будут обеспечить жену и детей всем необходимым. Поэтому Мохаммед и поехал сюда: хотел обеспечить свою будущую семью, еще не зная, какой она будет.
Мохаммед не был ортодоксальным мусульманином, поэтому он даже не заикался о том, что я не должна работать, когда выйду за него замуж. Так что я выслушивала со спокойной иронией все те глупости, которые на меня тоннами вываливали родные и близкие.
Станешь мусульманкой! Примешь арабское имя будешь какая-нибудь Зухра или еще кто-нибудь в этом роде!
Вот будет у него гарем тогда узнаешь, почем фунт лиха!
Услышав о гареме, Мохаммед долго смеялся. Гарем, по его словам, могут себе позволить иметь единицы: ведь, как я уже говорила, муж должен сделать так, чтобы жена ни в чем не нуждалась и в смысле денег, и в смысле внимания. Это большая редкость.
Зачем мне гарем, если у меня есть ты? говорил он, смягчая русские слова, и у меня замирало сердце от этого акцента, от этих карих глаз, от этой потрясающей улыбки...
Свадьбу мы сыграли шумную, классную настоящую русскую свадьбу с гулянками, танцами и песнями за столом, разве только без венчания. Были наши, друзья из института, однокурсники Мохаммеда, мои родственники, немного шокированные таким экзотическим выбором.
Родители особого восторга не испытывали, однако мужественно говорили, что главное, чтобы я была счастлива, а национальность, цвет кожи и вероисповедание значения не имеют. Через три месяца я полетела к нему на родину отмечать вторую свадьбу.
Другая страна, другая жизнь и совсем другие люди.
Как забыть первые впечатления от этой сказочной страны, от ее необычных звуков, запахов? Крики торговцев, протяжные молитвы муэдзинов, непрекращающиеся гудки автомобилей; слепяще-белые стены минаретов, пальмы; запах специй, духов; фигуры мужчин в белых одеждах и скромные женские фигурки, закутанные в паранджу. Впрочем, попадались и женщины в европейской одежде, но в платках, с тяжелыми золотыми украшениями.
Семья Мохаммеда меня приняла вроде доброжелательно, но за этой доброжелательностью скрывалась настороженность. Братья смотрели на меня оценивающе и явно требовали от него объяснений. Мохаммед долго и горячо говорил с ними по-арабски.
По арабским меркам свадьба у нас была скромная вероятно, родные считали меня весьма сомнительным приобретением для семьи. Косые взгляды, как я узнала позже, прекратились только благодаря отцу Мохаммеда, который сказал, что мои светлые волосы и голубые глаза сделают их род красивее.
На свадьбу пришел мулла, отчитал нам молитву-проповедь, торжественно объявил нас мужем и женой перед родственниками, потом было что-то вроде фуршета, в нашем понимании, и все.
У него дома мы пожили совсем недолго. Красиво, интересно, ново, но я все время чувствовала над собой какой-то пресс, давление скрытого недовольства его родных, ощущение, что я нахожусь тут на особом положении. Быть рядом с мужчинами мне было нельзя, смотреть на них тоже. Гулять одной, да еще в моем европейском виде, ни-ни. Европейские женщины, по мнению многих его соотечественников, очень легкомысленны, поэтому на улице могли быть инциденты. Когда вечером собиралась семья, я, ловя извиняющийся взгляд Мохаммеда, без слов уходила к себе: женщина не должна присутствовать на собрании мужчин.
Мохаммед старался избавить меня от неприятных ощущений: везде, где только можно, водил с собой. Но когда мы сообщили, что собираемся уезжать, кажется, родные вздохнули с облегчением. Я была там как бельмо на глазу: смущала девушек своей манерой одеваться (хотя все мини-юбки, маечки и шортики я, вняв горячим просьбам Мохаммеда, оставила дома и жарилась в рукавах и длинных юбках), была явно ДРУГОЙ. Яркий лак на моих ногтях вызывал у них изумленное возмущение. Короче, распрощались мы с моими арабскими родственниками и полетели домой, в холодную и родную Москву.
Дома надо было как-то устраиваться. Поначалу Мохаммед "бомбил" был у нас такой период. Я же училась готовить арабские блюда. Это было ново и интересно, однако денег на еду уходило довольно много, мне приходилось все время что-то искать, ведь не в каждом московском магазине можно купить приправу зиру, лепешки и хоммус (паста из гороха с маслом и лимонным соком; вкуснейшая ведь, между прочим!). Пришлось привыкать и к приторным сладостям, и к отсутствию на столе свинины, и к его любимым одеколонам, и к его привычке распевать тягучие мусульманские песни (или молитвы), к его длинным застольным восхвалениям Аллаха и ко многому другому.
Но, зная традиции его культуры, я сама не лезла к нему с просьбами подмести, вынести ведро и т.д. Правда, однажды попросила "сгонять в магазин" и столкнулась с откровенным недоумением. Он меня просто НЕ ПОНЯЛ. Он обеспечивал нас, работал что я еще от него хотела? Я сгоряча на него наорала, рассчитывая, видимо, что таким образом мне удастся в нем преодолеть этот многовековой навык. Мохаммед слегка обиделся, но в магазин так и не пошел.
Мои родители относились (и относятся до сих пор) к Мохаммеду с большой осторожностью. Отец, не алкоголик, но обычный русский человек, не понимающий застолья без вина, интуитивно опасается человека, который не пьет. Мать пугается его молитв насмотрелась телевизора, наслушалась всяких дурацких россказней о "страшных" арабах. Я же давно не обращаю внимания на то, как он уходит в дальнюю комнату со своим ковриком. И спокойно пережидаю его застольную благодарность Аллаху, а у мамы в такие моменты глаза становятся растерянными и недоумевающими, хотя она его знает уже не первый год. Мохаммед так и не стал для них родным. Им, например, до сих пор трудно обратиться к нему с какой-нибудь просьбой, что его очень обижает.
Мелкие трудности на фоне большого счастья.
В конце девяностых мы отчетливо начали ощущать растущую нелюбовь моих сограждан к цвету кожи Мохаммеда. Я как-то раз прочитала в газете историю о каком-то афроамериканце, который живет себе и трудится где-то в российской глубинке, и, не понаслышке зная, что это такое иметь другой цвет кожи, я ужаснулась. Статья была оптимистичной мол, живет себе человек и радуется жизни. Но мне что-то не верилось, чтобы афроамериканца могли спокойно воспринимать и где? в деревне! Мой муж, смуглый и темноволосый, почти ежедневно сталкивался с тем, что его всячески обзывали, в том числе и "арабским террористом".
Мохаммед ужасно переживал. Ведь он не мог объяснить всем этим людям, что плачет, когда слышит информацию о погибших и раненых, что так же, как все, ненавидит терроризм. Но окружающие продолжали на него косо смотреть. Однажды после очередного теракта его спросили в метро:
Что, небось, радуетесь?
В эту ночь он сказал мне, что больше здесь жить не хочет. А еще через три дня я узнала, что беременна. Поэтому тема переезда больше не поднималась.
Мой муж понял, что надо устраиваться здесь. Мохаммед устроился переводчиком, но продолжал "бомбить", чтобы нам хватало денег на все.
..."Арапчонок" у нас родился потрясающе красивый, правда, от меня у него разве что нос, все остальное: цвет кожи, волосы, глаза, губы мужнино. Меня это одновременно радует и огорчает. Огорчает потому что я знаю, какие трудности могут ожидать сына в жизни. Ведь люди бывают так жестоки...
Сашка заговорил и по-русски, и по-арабски, забавно смешивая слова. Например, может, вставая из-за стола, сказать что-нибудь вроде "шукран большой!", то есть "спасибо большое!". Здоровается почему-то только по-арабски. Правда, я и сама арабский подучила, поэтому могу с ним общаться.
Наш мальчик растет, но мы его не крестим, умышленно обходя эту тему стороной. Сашка россиянин, растет и живет здесь, однако по Корану ребенок, рожденный от мусульманина, автоматически считается мусульманином. Но муллу мы тоже не приглашали.
Короче, такой вот атеист пока получается. Но он с удовольствием отмечает вместе со мной Пасху и читает с отцом застольную благодарность Аллаху. Может, подрастет сам решит? Думаю, что так оно и будет.